Правильное дыхание - Д. М. Бьюсек

Б: – А что такое?

О: – В смысле, кто он, а кто я.

Б: – Ну и что?

О: – Да я тоже не совсем понимаю.

Б: – Моя бабка сбежала из дому со своим домашним учителем. Думаешь, это его утешит? (Тут Сергей Николаевич прячет лицо в ладони.)

О: – Нет, он скажет, что в 19-ом веке мораль была другая. (как бы цитирует) Это мы так еще Древний Рим давайте вспомним с Древней Грецией.

Б: – При чем тут мораль, когда любовь?

О: – Это ты романтически рассуждаешь. Любовь выше всех законов и т. п. А он – прагматически, что законов тоже никто не отменял.

Б: – Нету такого закона.

О: – Он же не в смысле конституции. Это его внутренние барьеры.

Б: – Но он же их сам и переступил.

О: – Видимо, просто перепрыгнул. А они остались. И теперь он мучается.

Б: – Надо было сразу сносить.

О: – А ты попробуй снеси сразу целый забор.

Б: – Значит, придется по досочке.

О: – И потом, он, наверное, и не хочет сносить. Ты представь: внутренние барьеры взорваны к такой матери. Значит, можно спокойно пускаться во все тяжкие: (загибает пальцы) школьным хулиганам чуть что – в поддых; тех, кто списывает – вверх ногами подвешивать; все старшие классы – децимировать, то есть, фигакнуть каждого десятого ученика в порядке профилактики; а Ольгу Палну усадить в учительской на золотую оттоманку и кормить икрой с ложечки. И все мерзкие учителки чтобы ей в это время по очереди ножки целовали. И тут же военрук с опахалом и Калашниковым наперевес, чтобы никто Ольгу Палну почем зря не беспокоил и к доске не вызывал. Это все до большой перемены. А на большой перемене Ольге Палне и Сергею Николаичу полагается сиеста, поэтому они всех из учительской выгоняют и… Ну и так далее.

Б: – Я бы очень одобрила такую школьную реформу. (осторожно) С ним там все в порядке?

О: – Трудно сказать. (пытается подглядеть) Возможно, он смеется, но могу ошибаться.

Сергей Николаевич выпрямляется и кладет руки на стол. На лице обычный покер-фейс.

СН: – (невозмутимо) Вы хорошо меня знаете, Ольга Пална.

Оля переглядывается с бабушкой, а потом обе, улыбаясь, смотрят на него так, что он не выдерживает и сдается, зажмурив глаза.

Б: – (подводя итог) Так и будет носиться со своим забором.

О: – Ну и правильно. Всё лучше, чем децимация.

Б: – Да, пусть себе мучается, с другой стороны. Эмоциональные встряски – это только нам с тобой вредно, а ему в самый раз. Заместо парашюта. Главное, чтобы тебя в них не втягивал.

СН: – Честное слово, больше не буду.

О: – Ладно-ладно, в себе копить тоже не обязательно. (спохватившись) Бабушка, про укол-то мы забыли.

Не без труда отпустили друг друга.

О: – Ну всё, тогда до вторника.

СН – (качает головой) Дружба дружбой, а служба службой, Ольга Пална. До субботы, – и уже на пороге жестом проводит между ними барьер. Оля понимающе кивает, а потом из вредности расстреливает невидимый забор из невидимого Калашникова.

***

Сергей Николаевич, конечно, был прав – в школе про выходные надо было как можно прочнее забыть, иначе эйфорическое состояние грозило выплеснуться наружу, принимая пугающие формы. В понедельник я честно пыталась ни о чем не думать, но все равно – хорошее настроение давало о себе знать…

– И когда же он тогда завязал с «хто ж я после этого»? – это Маня. Поздняя ночь, в траве кто-то свиристит.

– Нечего с таким завязывать, я бы на его месте сразу уволилась, – это строгая дочка.

– С утра в понедельник. Не завязал, но заключил с самим собой подобие компромисса. Приехал в школу и почувствовал, что не в состоянии даже вылезти из машины. Пришлось посидеть и еще раз пораскладывать все по полочкам. Примерно так:

1. Я выбрал между школой и О. П. в пользу последней.

2. Я сделал правильный выбор.

3. Не только ради О. П.

4. А так как и сам этого хотел. Да, ее угораздило у меня учиться, но за исключением этого факта (см. п. 5), она соответствует мне по всем параметрам, и, при ее желании, я готов провести с ней остаток жизни и т. п.

5. Тот факт, что она является моей ученицей, полностью подрывает мою проф. состоятельность. Я – бывший учитель.

(Тут я прерву его список и отмечу, что факт моих шестнадцати его не настолько удручал. Дело было даже не в тогдашнем нашем отношении к шестнадцати как к маркеру «взрослый». Раз формула работала, то – при очевидной внешней и внутренней зрелости – цифры значения не имели.)

6. Я могу бросить школу и пойти, например, на подобие полной ставки к тому же Кречету, тем более он легализуется в кооперативы и пр. Что обеспечило бы О. П. золотую оттоманку.

7. Но уйти из школы сейчас было бы по многим объективным причинам нерационально – К. Каз. в первую очередь. Субъективно: мне уже и так недолго осталось, надо дорабатывать и не дергаться.

8. Как не дергаться при наличии огненной надписи «Я не учитель» в голове?

9. Не то чтобы я не умел притворяться, но так глобально – нет.

10. А между тем у меня перед глазами пример человека, который течение двух лет спокойно пребывал в не-будем-говорить-каком образе, внутренне совершенно ему не соответствуя.

11. Заметим также, что О. П. культивировала свою личину с нуля, мне же придется прилагать куда меньше усилий.

12. О. П. смогла – чем я хуже?

Так и пошёл себе в школу. Агент Штайнмиц, к вашим услугам. Причем первым, кого он там встретил, был военрук, которому он чуть было не сказал: «Почему не на посту и без опахала, Иван Кузьмич?» Но удержался. А я, что интересно, в учительской потом таки навсегда поселилась – не на оттоманке, однако тоже в весьма пристойном и уважаемом виде. Но это уже другая история.

Всё, дальше тогда в следующем номере, а то закусают нас тут сейчас.

Глава 2: Ленд-лиз

«…очень хочется посмотреть на развитие такого сюжета.»

Из в очередной раз выбеленного гаража – досталось не только двери – доносятся душераздирающие гитарные эксперименты. Мама чинит велосипед неподалеку, то и дело страдальчески морща нос. Дочка сосредоточенно окунает велосипедную камеру в тазик с водой по частям и ищет пузырики. При этом аритмично покачивает головой и подъерзывает в такт гитаре. Мама только вздыхает:

– Никогда не разбиралась в правильной музыке, так и помру, не оценив.

– А ты, кстати, уже дописала тот свой список, что на твоем фью… похороне играть?

– Да нет, постоянно что-то меняю. И «на похоронах».

– Тебе что, несколько похорон надо чтобы было? Для разных что ли людей? А хоронить по частям, это можно, да?

У мамы упал в траву важный шурупчик, поэтому ей не до прояснения ситуации.

– Так точно. Сначала какой-нибудь Fire and Rain, Diamante и God Only Knows, чтобы все прорыдались как следует, а потом для своих джем-сессия такого типа (кивает в сторону гаража), чумовая. По принципу: Мамуля терпеть не могла нашу какофонию, вот пущай ее светлый дух не зависает поблизости, а в ужасе удирает куда подальше.

– Ты как вообще, тикаешь-то?

– Да отлично на самом деле, не дрейфь, кука. Еще успею тебе надоесть. Со своими россказнями я уже на верном пути.

– Да! Давай дальше-то! Маня обойдется, сама виновата.

– Да чего-то опять подзабыла я точную хронологию. Провал очередной.

– Из-за чего нехорошего?

– Да не должно было уже… А. Конечно. Еще бы. Потому что провалилась по полной программе.

***

12 – 25 марта 1990 года

Все правильно, в понедельник первой была физика. И вернулась осипшая Светка. У меня градус тщательно скрываемой эйфории зашкалил настолько, что как только физичка задала первый вопрос по предмету, сразу – наверное, впервые в жизни – выстрелила рукой вверх. Не успела она автоматически кивнуть, подскочила и бодро: «Как вы нам так интересно объясняли на прошлом уроке, Нинель Андреевна…» До конца урока она потом на меня напряженно косилась, в ожидании еще какого чуда. Но я больше не вылезала, потому что Светка испугалась, что у меня от недосыпа произошел сдвиг по фазе, и вцепилась мне в руку во избежание дальнейших эксцессов, так что пришлось пообещать, что больше не буду.

А на перемене смотрю, Светка сидит за партой какая-то пришибленная и даже не требует разъяснений насчет моего беспримерного поведения. Слово за слово, книжку, – говорит, – прочитала, пока болела, теперь из головы не выходит, прямо беда. Ты ж, – говорю, – кроме анжелик ничего не читаешь. В космос твоя неукротимая маркиза что ли отправилась? Светка надулась. И совсем не ничего, а это вообще не такое совсем, а ещё круче, только она мне не будет рассказывать, про что, иначе я над ней смеяться начну. Ну, думаю, это значит, сейчас всю перемену будет грузить какой-то скукотищей. И потом, – говорит Светка, – я даже не знаю, как про это рассказывать постороннему человеку. Ну, скажем, был такой чувачок. Своих детей не было, только племянник. (Оля про себя: Ну не «Мельмот» же?) И вот у дяди его… – У дяди самого чувачка или дяди племянника? – Племянника, не путай меня. У него было такое кольцо. Его надеваешь и становишься невидимым. – Это сказка что ли? – Ну вот, ты уже начинаешь! Не сказка, там все сложнее. А, да, а всего этих колец было девять, там еще было такое красивое стихотворение по этому поводу… – «Не девять, а десять! Десять колец! Савицкая, в кои-то веки прочитала классную вещь, а рассказать нормально не можешь!»